Еще недавно Виктор Вахштайн был деканом факультета социологии Московской высшей школы социальных и экономических наук, знаменитой Шанинки. В сентябре 2021-го после ареста ее ректора он уехал из России. Последние 2 года живет в Израиле. С апреля 2022 года признан в РФ "иноагентом", против него выдвинуто обвинение в "подрыве традиционных ценностей". После 7 октября в Израиле Виктор Вахштайн стал соучредителем Международного института социально-юридических исследований. Цель этой организации - помощь Израилю в обосновании юридической позиции для подачи исков против организаторов и соучастников атаки 7 октября. И в исследовании новой волны антисемитизма, которая затопила кампусы мировых университетов. "Вести" беседуют об этом с Виктором Вахштайном.
- Как пришла идея создания института, исследующего обвинения Израиля в геноциде и готовящего контраргументы для этих обвинений?
- В конце октября 2023 года, когда все мы еще пребывали в состоянии морального шока, а наземная операция в Газе только готовилась, вышел доклад американского Центра конституционных прав. Общее настроение в Европе и Штатах тогда еще оставалось произраильским, политики произносили речи поддержки и подсвечивали мэрии в бело-голубые цвета, но в этом докладе уже было все, с чем мы столкнулись позднее, - оправдание резни, устроенной ХАМАСом, манипуляция данными, подбор судебных прецедентов с целью вменить "израильской военщине" геноцидальное намерение. Один за одним мои бывшие коллеги из европейских и американских университетов включались в работу по замалчиванию событий "черной субботы", их растворению в "контексте", в создание нарративов, оправдывающих произошедшее. И параллельно готовили базу для обвинения Израиля в геноциде.
Мы тогда собрались с друзьями-юристами Алексом Зернопольским и Вадимом Клювгантом, чтобы обсудить происходящее. Нам было очевидно, что иски против Израиля будут вскоре поданы и что Израиль к ним не готов. Потому что здесь всем тогда казалось: невозможно обвинить жертв геноцида в геноциде, ни один суд не примет к рассмотрению такое абсурдное обвинение. К тому же для израильтян геноцид - это прежде всего Холокост. А в интеллектуальной университетской среде (и в международном юридическом сообществе как ее части) последние 50 лет геноцид - это то, что творят "колониальные поселенческие государства при поддержке американского истеблишмента и транснациональных корпораций".
Тогда мы решили, что у нас несколько приоритетов. Во-первых, подготовить юридическую позицию Израиля на случай будущих процессов в Международном уголовном суде и Международном суде справедливости. Во-вторых, помочь с подачей исков (прежде всего, в МУС) против организаторов и соучастников резни 7 октября. В-третьих, добиться громкого международного процесса - так называемого гибридного трибунала, где события "черной субботы" получили бы однозначную юридическую квалификацию.
Мы встретились с министром юстиции Яривом Левином, с директором музея "Яд ва-Шем" Дани Даяном, с людьми, занимавшимися сбором свидетельств и доказательств, с юристами, представляющими интересы родственников жертв и заложников. За несколько недель до подачи иска ЮАР обсудили юридическую стратегию с Гиладом Ноамом, который позднее представлял Израиль в Гааге. Впрочем, к тому моменту уже никого не нужно было убеждать в серьезности ситуации, никто больше не верил в понимание, сострадание и эмпатию со стороны прогрессивной мировой общественности.
За эти три первых месяца наша группа разрослась до института, к нам присоединились специалисты по стратегическим коммуникациям, политологи, социологи, исследователи культуры, журналисты - люди из разных профессиональных сфер и разных частей света.
- Ваша работа продолжается? Ведь это явно не последний процесс против Израиля?
- Несомненно. Следующая остановка - Международный уголовный суд (ICC). Но круг задач постоянно расширяется. Ведь проблема, с которой мы столкнулись, не только юридическая. Среди юристов-международников, говорящих на языке права, у нас масса союзников, даже если они не испытывают никаких симпатий к Израилю. Юристу гораздо сложнее убедить себя в том, что "людоед прав, а волкодав - нет". Юрист понимает, что приписывать жертвам геноцидальной резни геноцидальные намерения - значит убить и понятие "геноцида", и понятие "намерения", подорвать все здание международного права. А вот с университетами ситуация принципиально иная.
Факультеты философии, социологии, антропологии и политической науки внесли огромный вклад в создание особого типа мировоззрения, в котором нет индивидуальных намерений, но есть коллективные интересы. В котором мир поделен на угнетателей и угнетенных, на глобальную зловещую империю и "островки сопротивления мировой гегемонии", на проклятых колониалистов и народно-освободительные движения. Для тех, кто видит мир в этой оптике, Израиль не имеет права на существование, а убийства и изнасилования оправданы как "оружие слабых" (термин Джеймса Скотта) и "акты очистительного насилия" (термин Франца Фанона). Именно этот дискурс стал причиной волны "нового антисемитизма", которая накрыла сегодня кампусы.
- Нужна ли, на ваш взгляд, работа с общественным мнением в западных странах, чтобы сдержать волну антиизраильских выступлений? Грубо говоря, нужно ли поднять цену за участие в подобном дискурсе на стороне ХАМАСа?
- "Заставить отвечать за базар" - это естественная реакция, но очень наивная стратегия. Борьба за общественное мнение - не уличная разборка.
Да и вообще улица - это всего лишь одна из арен противостояния, и, с моей точки зрения, не самая важная. Не улица является тем местом, где выковываются нарративы, ведутся дискуссии и выносятся приговоры. Мировоззрение формируется в аудитории, а не в тиктоке.
Мы видим мир через категории своего языка. Язык "антиколониальной борьбы", на котором сегодня оправдываются зверства в отношении мирного населения, чудовищен, аморален и во многих отношениях преступен, но он дает говорящему ресурсы для объяснения и понимания того, в чем он не разбирается. (Отсюда популярность этого языка в университетах.)
Последовательный деколонизатор легко отворачивается от фотографий сожженных заживо израильских младенцев, прикрываясь словами Джона Локка о "праве на восстание" или проводя параллели между сектором Газы и Варшавским гетто. Слово "геноцид" теперь тоже звучит совершенно иначе, потому что произносится не на языке исторической или юридической науки, а на языке постколониальных исследований.
- Разве само понятие "геноцид" было введено не на Нюрнбергском процессе, причем применительно именно к массовому уничтожению евреев нацистами?
- Его придумал один конкретный человек - Рафаэль Лемкин, которого в юности так потрясли известия о массовых убийствах армян в Османской империи, что он решил перевестись с лингвистического факультета на юридический и посвятил жизнь разработке понятия геноцида как "преступления преступлений". Благодаря ему термин вошел в текст нюрнбергского приговора, а спустя несколько лет появилась "Конвенция о предотвращении геноцида".
Для Лемкина было очевидно, что геноцид - это оружие диктаторских режимов и порождение агрессивного государственного национализма. Чтобы случился геноцид, нужна мощная машина репрессий, подавление инакомыслия, инструменты промывки мозгов, наконец, эффективная бюрократия. Нужна мощная технология дегуманизации, чтобы большая группа людей перестала видеть людей в другой группе людей.
Заслышав обвинения в геноциде, израильтяне искренне недоумевают. Вы сравниваете нас с нацистской Германией?! Вы видели наши газеты? Видели наши демонстрации? Видели наши партийные кризисы? Наши забастовки? Наши суды? Наконец, нашу бюрократию? Любой, кто хоть раз побывал в мисрад ха-пним (МВД), поймет, что с таким бюрократическим аппаратом Израиль физически не способен ни на какой геноцид - "окончательное решение" здесь тупо не пройдет по инстанциям.
- Мол, какие палестинцы, у нас евреи - самая угнетаемая часть населения…
- Шутки шутками, но сегодня те, кто защищают Израиль, и те, кто его обвиняют, говорят на разных языках. Возьмем конкретный пример.
Представитель южноафриканской делегации в Гааге профессор Вуси Мадонсела заявляет: "Накба палестинского народа продолжается благодаря израильской колонизации. Эта колонизация систематически и насильственно лишает собственности, перемещает и фрагментирует палестинский народ. Южная Африка утверждает, что геноцидальные акты и бездействие Государства Израиль неизбежно составляют часть континуума незаконных действий, совершенных против палестинского народа с 1948 года". Но в ответе израильского юриста Таля Беккера звучит все то же недоумение: как смеете вы обвинять нас в новом Холокосте? Репрессивный режим, подавление инакомыслия, человеконенавистническая идеология, пренебрежение жизнью, промывка мозгов, культ смерти, дегуманизация и призывы к уничтожению целого народа - все это идеально описывает режим ХАМАСа в Газе, но никак не Израиль.
Вот только для обвинителей (и для немалой части судей) понятие геноцида больше не связано с Холокостом, тоталитаризмом, репрессиями и промывкой мозгов. За последние полвека оно сменило прописку. Теперь геноцид - синоним колониализма и империализма. Как это произошло?
В 1967 году два выдающихся философа - Бертран Рассел и Жан-Поль Сартр - созвали "общественный трибунал" для обвинения США в преступлениях против вьетнамского народа. Там Сартр и произнес свою эпохальную речь о геноциде. Из этого текста мы узнаем, что Вторая мировая война вовсе не была войной против тоталитарного Третьего Рейха, это была война колониальных держав за свое мировое господство. Геноцид же - это обычная практика колонизаторов. Благодаря Сартру и его наследникам "образцовым геноцидом" стал не Холокост, а уничтожение народов гереро и нама в Намибии.
В начале ХХ века Намибия была немецкой колонией. Немцы установили там унизительные порядки - эксплуатация местного населения, разрушение привычного уклада жизни. Два племени в 1904 году подняли бунт, жестоко вырезав 120 колонистов (включая женщин и детей). Кайзер отправил на подавление восстания 14.000 солдат. В итоге две трети племени гереро и половина племени нама были истреблены. В 1985 году ООН признает это событие первым геноцидом ХХ века, в 2004-м Германия соглашается платить за него репарации.
Вот так выглядит 7 октября и операция "Железные мечи" в глазах южноафриканских юристов и европейской общественности. Это они имеют в виду, когда говорят о "колониальном контргеноциде". Вовсе не Холокост. Теперь для обвинителей он "всего лишь" одно частное событие в длинном ряду геноцидов, порожденных колониализмом, а не тоталитаризмом.
- Но ведь установка на изначальную виновность Израиля для многих западных интеллектуалов стала частью мировоззрения. Как же это можно исправить?
- Это не про изначальную виновность Израиля, это установка на изначальную виновность колониализма. Я напомню, что Израиль был создан благодаря антиколониальной поддержке и в первые годы существования сильно от нее выиграл. На том же трибунале Рассела была представительница Израиля, депутат кнессета Хайка Гроссман. Тогда еще израильтяне - в глазах левых интеллектуалов-антиколонизаторов - были борцами с проклятой Британской империей.
Мне кажется, это мировоззрение нужно детально изучать и исследовать те новые формы ненависти, которые оно порождает (собственно, этим мы тоже занимаемся в нашем институте). А установка "да с ними все понятно, они все просто антисемиты" в долгосрочной перспективе - самоубийственна.
- Разве это не то же самое, что пытаться переубедить путинистов или сторонников теории заговора? Они же меняют мнение не под воздействием аргументов, а из-за изменившихся обстоятельств. Проще подождать, пока тумблер в мозгу переключится.
- Разговаривать нужно со всеми. А ждать, пока "тумблер" сам собой переключится, можно очень долго. К тому же переключиться он может в еще более жуткое положение, по сравнению с которым сегодняшний антиизраильский дискурс покажется детским садом. Так что ждать - не вариант. По счастью, академия - все еще такое место, где принято обмениваться аргументами и отделять факты от мнений, а результаты исследования - от убеждений исследователя.
Тут просто важно помнить, что за изменением мировоззрения стоит не изменение обстоятельств, а серьезная работа с категориями и понятиями. Вроде той, о которой я говорил на примере понятия "геноцид". И эту работу сегодня делают не законченные антисемиты и не полные идиоты.
Вот, скажем, Майкл Буравой - президент Международной социологической ассоциации. Я знаю его больше 10 лет, он перевел на английский две мои статьи, его неоднократно приглашали читать лекции в Россию. Сейчас он инициировал подписание "антиизраильского письма социологов", где связал социологию как "науку о неравенстве" и "защиту палестинского народа". Более 1700 подписей по всему миру.
- Как вы рассчитываете его переубедить?
- Его - никак. Дело не в нем. Его студенты должны счесть мои аргументы более убедительными, чем его. И тогда есть шанс получить другое поколение с иными взглядами. Так, например, было в России, где за последние 20 лет выросло целое поколение, которое и дало во многом эту огромную антивоенную эмиграцию.
И наша задача не меняется: преподавать, заниматься исследованиями, работой с людьми, которым нужны разные источники информации и разные картины мира - чтобы сопоставлять и сформировать свою. Для этого и существуют университеты.
Поэтому подход, что все университеты глубоко заражены антисемитизмом, и значит - нечего там объяснять, страшно далек от действительности. Это не так даже по отношению к тем университетам, руководители которых в Конгрессе США участвовали в слушаниях по поводу проявления антисемитизма в своих кампусах.
- Как раз один из них не смог недавно определиться с понятием антисемитизма - видимо, внутренняя дискуссия зашла в тупик.
- Это вообще не такое простое понятие, как кажется. Последние годы было два конкурирующих определения антисемитизма. Одно, широкое - рабочее определение, данное Международным альянсом памяти жертв Холокоста. В нем критика Государства Израиль с опорой на древние антисемитские стереотипы (например, представление о том, что каждый американский или российский еврей - тайный агент Израиля) приравнивалась к антисемитизму. Другое, узкое - определение Иерусалимской декларации. Ее приняли специально, чтобы вывести из-под обвинений в антисемитизме тех, кто критикует израильскую политику. В целом - нормальная ситуация. Если обвинять в антисемитизме всех, кто критикует израильскую политику, у нас антисемитами окажется 99% населения Израиля.
Но в обоих этих определениях заложена нехитрая мысль: антисионизм - отказ Государству Израиль в праве на существование - это вторая производная, частное следствие антисемитизма. Ненависть к евреям первична по отношению к ненависти к израильтянам. Однако сегодня ситуация изменилась. Ненависть к израильтянам вышла на первый план. 60 лет назад израильский студент мог подвергнуться нападению в американском кампусе, потому что он еврей. Сегодня на него могут напасть, потому что он "сионист" и "оккупант" (даже если он - израильский араб из Яффо). А еврейский студент попадет под раздачу мимоходом, за "симпатии к оккупантам". Вот эту картину мира и принято называть "новым антисемитизмом".
- А в какой картине мира оказались мы после 7 октября? Насколько она изменилась в самом Израиле? По-прежнему сабры против приехавших, ашкеназы против сефардов, а евреи против израильтян? Может быть, появились какие-то новые исследования, показывающие, что старые разделительные линии исчезли, но появились какие-то новые?
- Израильский институт демократии ведет мониторинг расколов в израильском обществе с 1970-х годов. Они выделяют 5 линий напряжения, которые то выходят на первый план, то затухают, но никогда не исчезают полностью. Это раскол между израильским и арабским секторами, разделение на приехавших недавно и приехавших давно (которое может быть даже сильнее, чем на сабров, уроженцев страны, и несабров, репатриантов), разделение на сефардов и ашкеназов, разделение на бедных и богатых, наконец, на светских и религиозных, которое именно в последние годы вышло на первый план в политической повестке.
- Но ведь это далеко не единственная стратификация израильского общества?
- Да, есть и другие попытки "членения". Реувен Ривлин, когда был президентом, в своей речи о четырех коленах Израиля называл основными группами ортодоксов, национал-религиозных (вязаные кипы), арабское население и светских евреев. Таким делением он хотел показать, что в структуре израильского общества за 30 лет произошел серьезный сдвиг. Если раньше светское население составляло большинство, и у него была своего рода гегемония на культуру, то уже ко второму десятилетию XXI века основные группы примерно сравнялись по численности. Это означает, что многое придется пересобирать заново. Например, культурную политику.
- А консолидация после 7 октября внесла какие-то коррективы в этот расклад?
- Здесь сработал другой эффект. До этого изменения в Израиле диктовались демографическими сдвигами - ростом рождаемости, скажем, в ортодоксальном секторе. Здесь же мы имеем дело не с изменением социальной структуры, а с изменением социальных связей.
Существует такой классический марксистский подход, когда анализируются большие социальные пласты: классы. И есть подходы, когда мы анализируем не линии раскола - скажем, по демографии или по доходу - а как устроены связи между людьми, их социальный капитал.
У каждого из нас есть набор близких контактов (дружеских, доверительных) и набор слабых связей - приятельских, например. А еще есть особый тип знакомств, который связывает разные сообщества друг с другом - ваши приятели из какого-то совсем другого мира, к которому вы не принадлежите.
Какими бы глубокими ни казались расколы между классами, этническими общинами, большими социально-демографическими группами, пока есть такие мосты, пока есть то, что пронизывает, связывает, сшивает все эти сектора и "улицы", никакой проблемы в сегментации нет. Проблема не в том, что есть огромные различия между отдельными сегментами. Проблема в том, что могут исчезнуть вот эти связывающие их мосты.
- То есть, если светские перестанут общаться со своими ортодоксальными знакомыми, то мир рухнет?
- Не обязательно. Но да, например, в России перед пандемией мы наблюдали ситуацию поляризации - это когда связей (дружеских и приятельских) становится больше, а вот "мосты" между лагерями пропадают. Люди сплачиваются друг против друга по какой-то одной линии фронта. А за поляризацией вполне может последовать трайбализация. Это когда пропадают не только мосты, но и слабые связи в целом, остаются только сильные - дружеские, семейные, клановые. И наконец завершиться все может атомизацией - распадом всех типов связей.
Специфика Израиля в том, что здесь чрезвычайно высокие показатели социального капитала. То есть, если мы посмотрим количество доверительных контактов, приходящееся на каждого человека, то это просто зашкаливающий показатель, несопоставимый, скажем, с российским. Именно такое количество связей всех со всеми и стало основой спонтанной, стремительной солидаризации после 7 октября. И дело не в том, насколько люди разные, а в том, насколько эти социальные связи позволяют им почувствовать себя тем, что в немецкой социологической традиции называется "сообществом судьбы".
Поэтому после 7 октября и появился анекдот, когда сержант устраивает перекличку призывников: "Леваки-предатели!" - "Здесь!", "Религиозные мракобесы!" - "Тут!", "Правые фашисты!" - "На месте!" И все грузятся в один автобус.
- Насколько долго длится этот эффект солидаризации? Есть ощущение, что он уже не тот, что был полгода назад, в начале войны.
- Солидаризация не вечна, она уже проходит. Невозможно находиться в настолько мобилизованным состоянии долгое время. Но надо разделять саму солидаризацию и ее долгосрочные эффекты. А они могут быть разными. Например, возвращается поляризация: люди раскалываются по линии доверия/недоверия правительству. Либо вот эта консолидированная масса может распасться на относительно изолированные группы - начнется война всех племен со всеми. Мы пока точно не знаем, что в Израиле придет на смену солидаризации.
- Как вам кажется, новые общественные движения за освобождение заложников или "Братья по оружию" могут стать успешными политическими партиями?
- Любое общественное движение может стать политической партией. Особенно в израильской парламентской республике. И, да, я думаю, что довольно скоро произойдет радикальная пересборка политического спектра.
- Вы сказали, что после 7 октября в Израиле сформировалось сообщество судьбы. А последняя антивоенная алия из России стала его частью? Ведь считается, что процентов 40 предпочли уехать из Израиля…
- 7 октября Израиль был сообществом травмы больше, чем сообществом судьбы. Сообществом судьбы он стал через несколько недель.
Чтобы некоторая общность солидаризовалась, сплотилась и начала действовать коллективно, недостаточно общего шока и горя. (Шок не сплачивает, он разобщает.) Нужно, чтобы пришло коллективное осознание общей угрозы и общего выбора. Те, кто сознательно остались в ситуации угрозы, совершили выбор.
Я не знаю, откуда данные про 40% "тыквенной алии", уехавшей после 7 октября. Мне это кажется очередным слухом. Напротив, мы видим, что сообщества новоприбывших были точками солидаризации. Первые добровольческие поисковые отряды, отправившиеся искать выживших в окрестностях фестиваля "Нова" - это приехавшие недавно из России молодые студенты и аспиранты с опытом полевых экспедиций. Про волонтерство и самоорганизацию новых репатриантов я уже просто молчу.
И, конечно, в пропагандистских нарративах это сплочение подается как очередное проявление "этнонационализма". Мол, посмотрите на этих новоиспеченных евреев - с какой радостью они поддались коллективной националистической истерии. Пишущие это не очень представляют себе, сколько людей, не являющихся евреями по Галахе (и даже не имеющих права на репатриацию), оказавшись здесь 7 октября, уже через день отстаивали 5-часовые очереди для сдачи крови, организовывали волонтерскую сеть для доставки продуктов на базы, приезжали к шести утра собирать урожай в опустевшие кибуцы.
7 октября мы столкнулись с радикальным беспримесным злом. Его жертвой мог стать любой, находившийся на израильской территории, независимо от цвета паспорта и формы носа. С этого момента мы все - в одной лодке. Это и называется сообществом судьбы.