До сих пор мы выясняли, зачем нужен анестезиолог до операции и во время нее. Ну а теперь самый загадочный рассказ - о том, зачем он нужен после того, как больной покинет операционную.
Что ж, давайте разбираться. Если вспомнить мой предыдущий текст и аналогию с самолетом, то мы же понимаем: после приземления лайнер не сразу отправляют в следующий рейс. Его сначала приводят в порядок. Проверяют. Ремонтируют, если надо. Заправляют топливом. Чистят. Меняют экипаж. Загружают воду, еду для пассажиров и т. п. Чем человек хуже самолета?
Итак, перед нами пациент - обычный, стандартный, стабильный. После операции его будят, переводят на койку и везут в послеоперационную палату. На иврите эта палата называется итошешут, или иторерут, в разных больницах по-разному. В переводе на русский это место, где приходят в себя, или место, где просыпаются.
Там пациент находится под наблюдением. Сколько времени? Столько, сколько нужно. Один из самых частых (и бесящих) вопросов, которые ты слышишь на выходе из операционной от родственников больного: "А почему его не переводят в палату? Хирург сказал мне, что через час переведут". В половине случаев родственники произносят это с претензией, иногда с раздражением. Мол, доктор обещал, а вы, гады, саботируете. Признаться, слышать такое для анестезиолога довольно неприятно: хирург, значит, доктор, а я кто? Сантехник? И каждый раз приходится объяснять, что хирург влияет на происходящее в послеоперационной палате примерно так, как раввин - на рождественскую церковную службу.
Послеоперационная палата - это довольно нестандартное место даже для больницы. В этом месте живут и работают анестезиологи и медсестры (будем корректны, медбратья тоже), у которых, как правило, за спиной курсы интенсивной терапии. То есть не простые медсестры, а самые крутые из крутых. Спецназ медсестер. Пациенты попадают сюда иногда на очень короткое время, но в таком состоянии, когда случиться может все, и очень быстро.
В послеоперационной палате могут находиться люди абсолютно стабильные, которых действительно через час можно вернуть обратно в их палату в отделении хирургии, ортопедии или, скажем, гинекологии. А могут оказаться пациенты в критическом состоянии, которым нужна помощь на уровне того, что называется "палата интенсивной терапии", или "реанимация". И с такими пациентами очень много работы. Причем переход из первого состояния во второе может приключиться внезапно. И пациент не вывешивает над собой красивый цветной баннер, на котором написано "У меня кардиогенный шок". Доктор, разбирайтесь сами.
Почти все, что делают в палате интенсивной терапии, можно сделать в послеоперационном отделении - как с точки зрения квалификации персонала, так и с точки зрения оборудования, возможностей, доступа и т. п. Более того, во многих больницах послеоперационная палата служит "запасным аэродромом" для тяжелых пациентов, если реанимация переполнена. Чего тут только персонал ни делал - диализ делали, кровоточащие сосуды ушивали, отравление ядохимикатами лечили, а про реанимацию, септический шок, массивные кровотечения я просто молчу. Это совсем не редкие гости.
Теперь давайте о спокойном: что происходит с пациентом в первые часы после операции. Обычным пациентом без приключений, кровотечений, просто человеком, которому, например, удалили желчный пузырь. Статистика говорит, что чаще всего ему больно. И почти такая же вероятность, что у него возникнут тошнота и рвота. Стало быть, надо правильно и быстро по возможности погасить и то, и другое. С учетом тех лекарств, которые наш пациент уже получил - у нас на наркозе, и дома, и до наркоза в больнице. С учетом того, что ему можно, а что ни в коем случае нельзя. А иногда с учетом того, что ему можно, но не очень желательно, но лучшего варианта нет.
Если бы мы жили в кино или в Японии, где все, как один, самураи и должны страдать молча, то все было бы хорошо. Но мы в Израиле, где молча-то и здоровые люди не лежат. Поэтому часто в послеоперационной палате шум, гам и полный кавардак. И медсестры бегают, как ужаленные. И мониторы свистят и воют, потому что у того давление поднялось, у этого пульс, у третьего сатурация упала, а у четвертого просто отцепилась наклейка, а монитор думает, что у человека остановка сердца, хотя на самом деле надо просто поправить электрод. И посреди этого шума, гама и почти полного хаоса надо принимать правильные решения, отсеивать ерунду от важного и стараться сделать так, чтобы всем было хорошо.
Здесь лирическое отступление. Лирическое потому, что когда у вас болит, на лирику вас не тянет. Анестезиологи лучше всех умеют заставить отступить острую боль. Как-нибудь напишу вам про клинику боли подробно, но там речь идет в основном о хронической боли. И это совершенно другая история, с другой физиологией, часто с другими механизмами и другими лекарствами. Однако основали клиники боли именно анестезиологи, и именно потому, что мы лучше большинства других врачей понимаем и в боли, и в лекарствах. Кстати, на первых порах медики не слишком хорошо понимали разницу между острой болью и хронической. Это сейчас мы стали умнее. Но с острой болью нам приходится иметь дело много, часто, и те самые протоколы, по которым лечат пациентов от острой боли в других отделениях, тоже пишутся с нашим участием, как правило.
Про боль сказали. Теперь скажем про все остальное. Потому что все осложнения операции падают именно сюда, в послеоперационную палату: кровотечения, дыхательные проблемы, расхождение швов, делирий. И еще список из нескольких тысяч проблем. Все болезни, которыми пациент страдал до операции, все болезни, которые у него были в скрытом состоянии, а потом внезапно "выпрыгнули", - все они тут, к нашим услугам. И норовят "порадовать" нас в самый неподходящий момент.
И когда у нас на третьей койке лежит человек 70 лет после удаления того самого желчного пузыря и жалуется на боль, а при этом пульс у него 120, а давление 90 на 50, ты должен очень быстро разобраться, что это: кровотечение (потому что хирурги плохо закрыли какой-то сосуд), морфий, который ему дали 5 минут назад (повлиявший на падение давления), или это его лекарства для гипертонии вступили во взаимодействие с твоими лекарствами, или нарушение сердечного ритма, или еще 150 возможных вариантов. А может, давление 90 на 50 - это его норма?
И если не норма, не морфий, а кровотечение, - то бегом за хирургом и моментально в операционную. А если это инфаркт, то бегом за кардиологом. А если это…
Вот так. А вы говорите, анестезиолог не нужен.
Поэтому если анестезиолог вот прямо сейчас не принимает пациента до операции, не дает наркоз, не сидит в послеоперационной палате, ломая голову над проблемой больного с третьей койки, то он, возможно, делает эпидуральную анестезию в родблоке, помогает терапевту открыть вену, реанимирует кого-нибудь в ортопедии или… или пьет свой кофе. Потому что кофе пить, говорят, вредно. Но иногда очень хочется.