Что снится по ночам ребенку, который вернулся из плена террористов? Как вновь привыкают к своей кровати, домашней еде, объятиям? Как рассказать вернувшейся из плена девочке о том, что произошло в Израиле 7 октября? Как объяснить, что стало с ее домом, родственниками, знакомыми? И что из пережитого запомнят малыши 2-3 лет? Эти тяжелые вопросы - лишь верхушка айсберга неизвестности о психической реабилитации маленьких заложников, возвращающихся из плена в Газе.
Описания подобной гипержестокой реальности нет в профессиональной литературе, и никто никогда серьезно не исследовал такие случаи хотя бы потому, что их не было в современной истории. Ряд специалистов из израильского института "Харув", изучающего поведение детей, подвергшихся издевательствам и заброшенных, привлечены к работе по преодолению последствий плена. Им предстоит разработать методы и подготовить специалистов для работы с такими детьми - и при этом им самим придется обучаться по ходу дела.
"Это наиболее сложная психологическая травма, которая когда-либо случалась в Израиле, особенно в связи с большой неопределенностью темы, - утверждает проф. Ашер Бен-Арье, генеральный директор института и декан факультета социальной работы в Еврейском университете в Иерусалиме. - В плену оказались десятки детей, и каждый из них - это целый мир. Есть малыши, а есть дети старшего возраста, и подход к каждой категории различен.
Вопрос в том, с кем они находились в плену, кто из их семей выжил и кто остался в руках террористов - это также центральный фактор в планировании психотерапии. Ясно, что в настоящий момент мы понятия не имеем, в каких условиях они содержались, как террористы относились к ним. Вероятно, у каждого ребенка своя история пребывания в плену.
Нельзя подходить ко всем одинаково. У нас есть предположения, основанные на профессиональном опыте, но в итоге для каждого ребенка придется подбирать индивидуальную терапию. Нам самим придется изучать процесс прямо по ходу дела".
Одно из основных правил, сформулированных в институте, гласит: пострадавшим детям нужно вернуть ощущение безопасности и способность контролировать собственную жизнь.
Исходя из этого были составлены инструкции для военных и сотрудников спецслужб, которые первыми встречают освобожденных заложников, и для тех, кто будет ухаживать за ними в дальнейшем.
"К каждой семье прикрепят соцработника, который будет координировать терапию, и эти работники проходят обучение у нас, - рассказывает проф. Бен-Арье. - Мы понимаем, что множество волонтеров хотели бы помочь, но ситуация очень сложная, и в Израиле нет психотерапевтов, подготовленных для работы с детьми, вернувшимися из плена. Поэтому нам нужны люди, готовые к длительной работе и долгосрочному обучению. Это неизученная область, требующая от нас иного подхода и понимания".
Более месяца назад за помощью к институту обратилось министерство соцобеспечения. "Заместитель генерального директора министерства Эти Кисос провела большую работу и поняла, что мы столкнулись с беспрецедентной ситуацией. Они попросили, чтобы мы составили несколько разных планов для разных типов травмы. Один для детей, лишившихся обоих родителей, другой - для тех, у которых погибли друзья.
В районном совете Эшколь есть школа, в которой в каждом классе есть погибшие, а в определенном возрасте лишиться товарища, с которым вместе рос почти с самого рождения, подобно потере брата.
Дети, столкнувшиеся с такими ужасами, как убийство или изнасилование, - это еще одна категория, работать с которой обучаются в нашем институте. Среди множества этих ужасных происшествий каждое требует особого подхода к потерпевшим", - говорит профессор.
Проф. Бен-Арье рассказывает о своей работе с большой осторожностью, взвешивая каждое слово. "Мы делаем все возможное, но то, что о задержке обменной сделки заявили во всеуслышание, а не оповестили только семьи заложников, - это преступление. Это самая настоящая халатность, которая помешает лечению полученных травм", - говорит он.
Среди похищенных детей есть и совсем маленькие. Обычно считается, что в таком возрасте они не помнят ничего, что возраст защищает их от травмы, но оказалось, что ситуация противоположна. "Именно в этом возрасте мозг быстро развивается, и малыши усваивают намного больше как хорошего, так и плохого. Здесь мы имеем дело с очень тяжким событием, которое фиксируется организмом, - поясняет д-р Сигаль Кенни-Паз, специалист по работе с малышами, работающая в институте "Харув" и на факультете социальной работы Тель-Авивского университета.
Она объясняет: "Когда происходит событие, вызывающее тревожность, растет уровень гормонов стресса, и организм это запоминает. Это не проходит со временем. Когда человек успокаивается, организм сигнализирует ему, что опасность миновала. Но если происшествие имеет большую интенсивность и длится долго, то в организме нарушается баланс. Снижение уровня гормонов стресса занимает время и сохраняется в памяти нервной системы. У маленьких детей нейронные связи образуются именно в этом возрасте, поэтому эффект воздействия гормонов стресса очень выражен. С другой стороны, у малышей эмоциональные, когнитивные и вербальные способности находятся на очень низком уровне, и они не могут справиться с травмой. То, что они не могут выразить на словах, проявляется в их поведении. Мы столкнемся с последствиями травмы на разных этапах их развития, это может затруднить отучение от подгузников, выработку самостоятельности, вызовет страхи и тревожность".
- Как оказывают помощь малышам?
- Мы считаем, что речевые способности - это часть процесса выздоровления, и над этим можно работать с самого рождения. Модель, с которой я работаю, называется СРР - психотерапия родителей и детей, ориентированная на травму, цель ее - научить вербализовать даже самые тяжелые события из жизни.
Когда происшествие, зафиксированное организмом ребенка, находит вербальное выражение, он осознает его смысл и создает нарратив.
Люди разговаривают с малышами с самого их рождения. Поют им песенки, рассказывают сказки, описывают словами смену подгузника. Это базовая форма человеческого поведения с детьми, когда они еще совсем маленькие. Но мы не умеем вербализовать травмы, поскольку в нормальной обстановке предпочитаем говорить о более приятных вещах. Разговор с пережившими травму детьми очень упрощенный, и он ведется во время повседневных действий и игры. Например говорят: "Мы услышали ба-бах", "Мы провели много времени в одном и том же месте". Если что-то произошло, придется об этом говорить. Не забалтывая малыша, а тщательно подбирая слова, в чем помогут люди, занимающиеся терапией.
Другой важный момент связан с заблуждением, что если ребенок не спрашивал о чем-то, то об этом не надо говорить. Мы являемся значимыми взрослыми в его жизни и должны говорить о каждом событии, иначе ребенок может подумать, что мы опасаемся его вопросов, и некоторые моменты не подлежат обсуждению".
Д-р Кенни-Паз подчеркивает, что в этой связи большая роль принадлежит людям, с которыми у ребенка установилась тесная связь. В большинстве случаев это родители, но в сложившейся ситуации это могут быть другие люди, которые хорошо с ребенком знакомы и которым он доверяет.
"Эти люди становятся неотъемлемой частью реабилитации ребенка и основным фактором выработки психической устойчивости, - говорит она. - Ребенок познает мир и достигает внутреннего баланса при помощи этих людей, и надо строить терапию в тесном сотрудничестве с ними. Надо помнить, что некоторые из них сами перенесли травму, что усложняет ситуацию.
Поддержку могут оказать также братья, другие родственники и окружение. Наши способности к самовосстановлению связаны с взаимоотношениями с другими людьми, которые будут выстраивать их даже в самых тяжелых случаях. Эта связь придает жизни смысл, а психике - устойчивость. Это справедливо в отношении всех граждан Израиля, особенно тех, кто пережил тяжкие события".
Проф. Бен-Арье добавляет, что разные люди по-разному реагируют на травму. "Уровень устойчивости зависит не только от объективных условий среды, но и от индивидуальных особенностей. Так, два брата могут на одно и то же событие реагировать по-разному. Есть травмы, вызывающие посттравматическое стрессовое расстройство, но существует и запас прочности, позволяющий выйти из этого состояния. Мы должны сохранять веру в это во время предстоящей тяжелой работы".
- А что вы ожидаете от общественности?
- Просто надо оставить вернувшихся из плена в покое. Они должны справляться с травмой, не будучи в фокусе внимания СМИ. Более дальнее окружение также должно проявлять деликатность: можно предложить помощь, но не навязывать ее, не действовать им на нервы и не обижаться на отказ в общении. Это займет некоторое время.
Перевод: Даниэль Штайсслингер