Он говорит негромко, слушает внимательно. Выглядит мягким, спокойным, уравновешенным, что так нетипично для актеров. Но вот увлекается и вдруг, стремительно и без перехода, меняется лицом, голосом и пластикой - будто перепрыгивает на секунду в другую оболочку, чтобы затем так же непринужденно вернуться обратно. Это выглядит волшебством. Так же, как его легендарная молодость. Глядя на Сашу (Исраэля) Демидова, невозможно поверить, что ему 65 лет, и тридцать из них он провел на сцене театра "Гешер", став его звездой и талисманом, культовым актером Большой алии. Саша Демидов дал интервью "Вестям".
- Тридцать лет в одном театре - такое нечасто встретишь. В чем секрет этого постоянства?
- В том, что мы все вместе приехали из Москвы, чтобы сделать театр. Мы собрались вокруг Евгения Арье, он был наша душа, наш учитель, очень любили его и любим.
- Вы учились у него на курсе?
- Это был курс Андрея Гончарова и Марка Захарова. У Захарова тогда вышли телефильмы: "Мюнхгаузен", "Обыкновенное чудо", и я был совершенно ошалевший от них. Приехал поступать из Ташкента, будучи уже взрослым, имел специальность инженера-строителя. Поступал во все институты - и в Москве, и в Питере, где тогда набирали курсы Лев Додин и Зиновий Корогодский. Везде меня брали, хотя я ничего не умел. Был у меня номер - блюз, импровизация на смеси языков, он мне и открывал все двери. Я, кстати, этот блюз до сих пор пою, он по-прежнему пользуется успехом. Так вот, из-за Захарова я выбрал ГИТИС, а Евгений Арье преподавал у нас актерское мастерство. Он тогда был молодой и очень модный режиссер, сделал несколько интересных спектаклей, в частности "Розенкранц и Гильденстерн мертвы".
- С этого же спектакля началась история "Гешера" в Израиле, а теперь он возвращается на сцену. Причем, вы играете ту же роль, что и тридцать лет назад.
- Мы восстанавливаем спектакль таким, каким его поставил Евгений Арье. И моя задача сейчас в том, чтобы стать таким, каким я был тогда.
- Разве это возможно?
- Конечно, я изменился, но я артист, я должен. А там, если туда получится попасть, уже внутри можно будет открывать какие-то новые вещи. Разумеется, время другое, воздух другой, что-то непременно будет иначе.
- Театр ведь вообще живой организм. На взгляд изнутри, какие перемены произошли в театре за эти годы?
- Все изменилось в целом. Я другой. Тот Саша Демидов, который приехал в 90-х и тот, кто сейчас с вами разговаривает - два разных человека. Хотя, конечно, внутри всегда есть какая-то неизменная сущность, и у человека, и у театра. Помню, была как-то церемония, вручали театральные премии, и каждый театр готовил выступление. Я потом смотрел в записи: вижу артистов "Габимы", Камерного театра, а потом выходят наши, причем это были коренные израильтяне, говорили на иврите. И сразу однозначно понятно: артисты театра "Гешер". У них особая природа, они говорят, играют иначе.
- То есть вы, приехавшие из Москвы, тогда не растворились, а "заразили" других.
- Мы не растворились, конечно, это невозможно. Я, например - нерастворимый. Разумеется, мы впитали страну, зрителя, историю, наши прожитые тридцать лет.
► Евгений Арье
- Совсем недавно ушел из жизни создатель "Гешера" режиссер Евгений Арье. Вы провели рядом много лет, играли главные роли в его спектаклях. Расскажите, как он работал? Существовала ли у него в голове готовая картина перед тем, как он начинал ставить спектакль?
- Трудно понять, как там рождается у режиссера. Могу сказать то, что ощущал. Когда он решал ставить пьесу, это означало, что он уже что-то чувствовал внутри себя - то, из чего будет произрастать спектакль. А дальше бывали моменты, когда он говорил: "Ребята, вот тут я не знаю, что делать". Нервничал. Если актер что-то предлагал - он мог это принять, а мог ответить: "Да пошел ты". Понимаете, он родился режиссером. Конечно, он учился, в том числе у великого Товстоногова. Но прежде всего он от природы был одаренным большим режиссером, одним из лучших в мире. Это было особенно понятно по тому, что писали о спектаклях во время наших гастролей в Англии, Германии, США, Канаде.
- Говорят, у него был тяжелый характер. В чем это выражалось?
- Ругался, конфликтовал. И у меня с ним были несколько раз конфликты такого уровня, что я хотел уйти из театра. Серьезно. Но он говорил: "Ну ладно, Саня, поорали и хватит". Он был очень реактивным человеком, но вместе с этим был глубоким, тонким, внимательным. Театр был просто его местом жизни. Местом счастья и местом беды.
- Как будет дальше развиваться театр без Арье, на ваш взгляд?
- Конечно, это некий разлом, на котором что-то должно родиться. Но я хочу сказать, что актеры нашего театра находятся в очень хорошей форме. В последние годы к нам пришли молодые актеры - и какие талантливые! И что еще очень важно: директор театра Лена Крейндлина, которая очень много лет была другом и соратником Евгения Арье, очень бережет его достояние, его театр.
► Профессия
Саша (Исраэль) Демидов родился в СССР, в Ташкенте, закончил факультет режиссуры и актерского мастерства ГИТИСа. Актерскую карьеру начинал в московском театре им. Маяковского. В 1990 году репатриировался в Израиль с группой молодых деятелей театра, основавших впоследствии "Гешер". С тех пор играет в этом театре ведущие роли. Удостоен звания лучшего актера в Израиле (1996 г.) и лучшего иностранного актера в Великобритании (1994 г.). Снимался в израильских и российских кинофильмах и телесериалах, был телеведущим.
- Саша, как вы считаете, может ли плохой человек быть прекрасным актером?
- Запросто. Но я надеюсь, сегодня уже многие понимают: каждый человек на земле может быть и злодеем, и добрым, в зависимости от той болтанки, в которую он попадает. Поэтому искать плохих и хороших - пустая трата времени.
- Вам интересно играть злодеев?
- Да, очень. Еще и потому, что в начале карьеры я играл возвышенных, нежных, наивных персонажей. А злодея мне дали впервые сыграть в спектакле "Адам, сукин сын". Я тогда еще хотел отказаться, считал, что это нехорошо.
- Есть же актеры, которые отказываются. Том Хэнкс, например, никогда не берется за отрицательных персонажей.
- Это у американцев свои дела, они действительно соблюдают амплуа, зная, что часть зрителей наивны, не разделяют актера и роль. Диапазон существования актера должен быть широк: от возвышенного, нежного, глубокого до абсолютного зверя, который не просто творит зло, но и наслаждается своим зверством.
- А правда ли, что актеры-мужчины по своей природе ближе к женщинам? Им хочется нравиться, они ищут внимания.
- Не думаю. Ну а кому не хочется нравиться? Мужчинам - не актерам - не хочется нравиться женщинам, сознательно или бессознательно? Вообще в принципе человек сопоставляет себя с тем, как его воспринимают другие. Посмотрите на стариков: если на них на улице обращают внимание, они просто оживают. Потому что с возрастом мы перестаем быть востребованы. Так что дело не в женской природе. Но кстати, я сыграл несколько женщин.
- Например, в спектакле "Примадонна"? Хотя не то, чтобы это совсем женская роль…
- Я играл английского актера XVII века Эдварда Кинастона, звезду, который действительно жил и играл женские роли, потому что в то время женщинам было запрещено появляться на сцене.
- И как вы себя чувствовали?
- Прелестно! Огромное удовольствие. И красивая женщина получилась, и даже пел я женским голосом.
- Если посмотреть на роли, которые вы сыграли – о каждой из них может только мечтать актер. Князь Мышкин, Дон Жуан, Тартюф, Дон Кихот, Мюнхгаузен, Прозоров в "Трех сестрах", Яго в "Отелло", Йоси в "Деревушке", Яков в "Рабе", Барон в "На дне" и еще целый список главных ролей. Есть ли какие-то стороны вашей актерской натуры, которые еще не использованы, но хотелось бы?
- Мне кажется, у меня сейчас такой актерский период, когда интересен не столько новый образ, сколько проникновение в новые и более глубокие места существования. Потому что люди стали другими. И не хотят они очередной раз наблюдать за привычными образами Гамлета, Дон Жуана или Дон Кихота. Они хотят открытий. Хотят увидеть что-то, чего они никогда не видели и не чувствовали. И мне как актеру это тоже очень интересно. Настоящая игра мудрее, умнее, глубже, чем тексты и мизансцены.
- То есть внутренняя природа актера, соединяясь с текстом, рождает что-то совершенно новое?
- Да, именно. И это дает большое количество открытий. Почему ученые ищут открытий? Они глубоко эротичные люди. Хотят коснуться тайного и получить удовольствие от того, что скрыто - как снять одежду. И каббала об этом тоже говорит на самом деле.
► Каббала
- Откуда начался ваш интерес к каббале?
- Я с детства пытался найти что-то подобное. Я люблю науки, всегда нравилось решать сложные задачки. И у меня было ощущение, что должна быть какая-то центральная наука, точная, из которой все исходит. Когда мне было еще лет 12, я спрашивал у папы об этом, он ответил: это философия. Но когда я начал изучать философию, понял, что она лишь отражает мир. Я же хотел найти то, что могло бы стать моей силой. Чтобы я руководил своей жизнью, а не жизнь руководила мной.
Еще в Москве я прочитал множество книг - философских, китайских, индийских. Но все было не то. Где-то доминировала мораль, которая явно не работает, где-то религия яростная.
Потом мы переехали в Израиль, и во время войны в Персидском заливе жили у родственников в Иерусалиме, надеялись, что туда не долетят "Скады". У меня наступило состояние - не знал, как жить дальше. В пустой комнате той квартиры обнаружил связку журналов на русском, начал читать. В одном из журналов от 1987 года была статья о книге "Каббала: тайное еврейское учение". Автор - Михаэль Лайтман. Там встречались незнакомые слова, имена каббалистов, и по какой-то причине они меня очень волновали. Я поехал в русский магазин, купил книжку, начал читать и понял - нашел то, что искал. На последней странице был написан телефон автора - я позвонил Михаэлю Лайтману, затем начал к нему ездить с вопросами, потом на лекции, так все и пошло дальше.
- Не мешают ли в вашей жизни друг другу каббала и театр?
- Нет, конечно. Иудейская религия, да и многие другие религии относятся к театру, к актерам пренебрежительно и даже считают их своего рода грешниками. Но каббала древнее религии. Талмуд, Тора, весь Танах - это все каббалистическая литература на самом деле.
Так вот, в Талмуде есть вопрос: а чем занимается творец сейчас, когда он сотворил весь мир? Ответ таков: "Сидит и играет с левиафаном". То есть, с китом, символизирующим человечество. Использовано именно это слово "играет" - "месахек". И далее каббалисты в разные времена рассказывали о том, что такое игра. Она позволяет нам взаимодействовать друг с другом. Через игру мы можем образовать такое поле, которое нас объединяет, и это поле называется любовь. Пример тому - мужчина и женщина, которые по природе своей находятся в прямо противоположных точках реальности. Мы бы не могли быть рядом ни одной секунды, но нас тянет друг к другу.
- Насколько я знаю, у вас был даже моноспектакль на эту тему?
- Он назывался "Пульса де Нура", что в переводе с арамейского - "удар светом". Считается, что каббалисты обладают такой силой, что могут навести смерть мыслями. И в спектакле был человек - вроде как это я - через которого проходит множество разных состояний. Там были монологи, фрагменты из книги Зоар, которые здорово соединялись с моими мыслями или протестами по поводу того или другого. Вместе с Игорем Миркурбановым, который тоже занимался каббалой и стал режиссером спектакля, мы сочинили монологи с парафразами на песни Джона Леннона, пьесы Чехова.
Более того, там были личные истории. Про моего деда Якова Демидова, красного командира, который воевал с Щорсом, и у Островского в "Как закалялась сталь" есть о нем упоминание. В 1937-м его расстреляли как врага народа. (На самом деле дед был Гальперин, а Демидов - партийная кличка). Про прадеда, который делал крюшон на Украине. Это был сложный дорогой спектакль, с одновременной съемкой и проекцией на экран.
- Жалко, что этот спектакль уже не посмотреть. А в кино вас приглашают?
- Если честно, я не очень люблю это. Если уж сниматься в кино – то в каком-то очень классном. Актерам очень важно сниматься лет в 30-40, им это важно, набирать популярность. У меня был в девяностых период известности очень мощный, сериалы и все такое, и меня чаще узнавали на улице, чем сейчас. Но сейчас - не колышет.
- Серьезно?
- Абсолютно. Другое интересно. Года два назад я посмотрел фильм Чарли Кауфмана "Я думаю со всем этим покончить". Кауфман – гений, сценарист сумасшедший, по его сценариям сняты "Быть Джоном Малковичем", "Вечное сияние чистого разума". И он начал снимать сам по своим сценариям: сначала "Нью-Йорк, Нью-Йорк", а потом вот этот фильм. И в финале герой, стоя на сцене, говорит: "Я сделал великое открытие. Вся логика нашей жизни коренится в тайных уравнениях любви".
Когда я это услышал, меня как током ударило - потому что это ровно то, о чем мы с вами говорили, об отношениях мужчины и женщины, и о том, что ученый хочет коснуться тайны. Я подумал: вот здорово, напишу ему письмо. Но как-то не решился. А через два года пересматривал старый фильм "Игры разума" и оказалось, что эти же слова говорит главный герой на вручении ему Нобелевской премии. Раньше я воспринимал их как романтический хеппи энд, но сейчас знаю - это научный постулат. Так что я все же написал и отправил Кауфману письмо.
- И что в нем?
- Прямо так открыто и заявил, что хотел бы сняться у него. Более того, написал - нормальный человек этого не пишет - что английского я не знаю, только русский и иврит, но: "Может, вы найдете какой-то трюк, чтобы я сыграл?". Может, мимо мое письмо пролетит, а может и нет. Посмотрим.
Беседовала Ольга Черномыс