"Русскоязычные репатрианты называют Меира Шалева "нашим еврейским Маркесом". Этой фразой начал разговор с корреспондентом "Вестей" писатель, драматург и переводчик Рои Хен. Поводом же стала назначенная на 24 мая в театре "Гешер" премьера спектакля "В гостях у предков" - первой и единственной пьесы Шалева, скончавшегося около месяца назад.
О литературных пристрастиях русскоязычных репатриантов Рои Хену известно все. Или почти все. Самостоятельно изучив русский язык, он превратил его в профессию - познакомил ивритоязычных израильтян с Шаламовым, Хармсом, Буниным, перевел много пьес, издал четыре романа и сборник рассказов.
В последние 15 лет Рои Хен работает в театре "Гешер" - ведущим драматургом, завлитом, входит в состав худсовета. Беседа о Меире Шалеве для него это гораздо больше, чем "профессиональная надобность", но и что-то очень личное: Рои считает его не только своим литературным наставником, но и другом.
"В своих книгах Шалев учил нас ботанике, зоологии, истории, ТАНАХу, ивриту. Поэтому так естественно воспринимать Меира как своеобразного гида по Израилю, он был абсолютно непревзойденным в этой своей ипостаси, - поясняет Рои Хен. - С другой стороны, он действительно был своего рода еврейским Маркесом. Он создавал эдакий фантастический реализм и был способен "взлететь" над действительностью как минимум на метр-два, чтобы взглянуть на всех нас с высоты, за пределами собственного тела. И это было присуще только ему, у Амоса Оза, например, такого нет. Шалев писал практически мифы, аллегории - некоторые фрагменты уходят от реализма, насколько это возможно, и именно поэтому так хочется, чтобы они стали реальностью. Если хотите, Меир Шалев писал сказки, сказки для взрослых".
- Вас обычно представляют как главного драматурга театра "Гешер". Но Рои Хен - не только драматург, но и писатель и переводчик. И как вас называть драматургом "Гешера" после премьеры вашего "Уклониста" (Ха-Миштамет) в "Бейт-Лесине"? Так кто же Рои Хен на самом деле?
- Прежде всего я конечно же сотрудник "Гешера", работаю в театре уже 15 лет на той же должности. Я - член художественного совета, вместе с Леной (Крейндлиной - гендиректором театра) мы формируем репертуар, я работаю с режиссерами, помогаю им. Перевожу, пишу, адаптирую. Назовем это "человек театра"? Даже не так: человек театра "Гешер".
- "Гешер" сегодня совсем не похож на ту группу энтузиастов, начавших в 1991 году. Сегодня это престижная площадка, на которой мечтают играть как выпускники театральных училищ, так и признанные актеры. Да и репертуар театра изменился, стал открытым для израильских авторов и для израильского материала. Как случился этот переход?
- Я тоже с интересом наблюдаю за этим, ведь был одним из тех, кто продвигал этот процесс. Но обратите внимание: самые известные, классические постановки "Гешера" сделаны на основе израильских или еврейских произведений. Это, кстати, всегда было линией нашего театра.
- Но начинался "Гешер" все же с "Розенкранца и Гильденстерна" и "Идиота"…
- Это так. Однако знаковые постановки этого театра, которые помнят все, это "Деревушка" - израильская пьеса о становлении государства Израиль, написанная Иегошуа Соболем, Это "Адам бен Келев" по роману Йорама Канюка. Это "Город" по Исааку Бабелю. Этот репертуар отражал художественный вкус и предпочтения создателя театра Евгения Арье и, наверное, мои литературные вкусы в определенный период.
- И все это наряду с мировой классикой?
- Классика в репертуаре "Гешера" была всегда и, видимо, будет и дальше. Но эти две линии - основные для нашего театра. В других театрах любят мюзиклы или какие-то салонные постановки, но в "Гешере" предпочитают монументальные литературные источники. Не зря мы превратили многие известные литературные произведения в успешные театральные постановки. Возьмем, к примеру, того же "Голубя и мальчика" по Меиру Шалеву.
- Здесь, кстати, есть интересный момент. Несмотря на свою популярность и в Израиле, и за его пределами, произведения Шалева крайне редко адаптировались для сцены...
- Это любопытное наблюдение. Может, потому что его произведения очень монументальны и многоплановы. Идея постановки "Голубя и мальчика" принадлежала Арье - ему очень понравилась книга. Я начал адаптировать роман для сцены, что называется, дрожащими руками, все-таки это был текст Меира Шалева. Но надо отдать должное автору - он дал нам карт-бланш и выразил полное доверие в работе над пьесой: "Делайте, что хотите, я приду на премьеру". Так и было: Меир проявил невероятную щедрость души, и это было очень волнующе.
- Вы познакомились в процессе работы над постановкой?
- Гораздо раньше, лет двадцать назад. Как ни странно, мы впервые столкнулись в Москве, куда приехали на международную книжную ярмарку. И начали поддерживать теплые отношения с самим Меиром и с его супругой Риной. Мы много общались, выступали вместе на различных фестивальных площадках. По возвращении в Израиль продолжили поддерживать отношения - на расстоянии. Но в процессе работы над "Голубем и мальчиком" мы вновь очень сблизились. А поскольку Шалев, к моей большой радости, остался очень доволен результатом, то мы остались друзьями.
- Дружба продолжалась много лет?
- Да, я показывал ему вещи, которые писал, он делился своими набросками, иногда мы просто проводили время в обществе друг друга, много разговаривали о литературе. Это были очень интересные отношения. Как Арье в театре, Шалев был моим наставником, назовем его так, в литературе.
- Пьеса Шалева "В гостях у предков" написана специально для вашего театра, она стала первой и последней работой Шалева для сцены. И не простой, а танахической фантазией для взрослых...
- Это так. Но скорее это сатира на танахические темы - художественный вымысел, но с участием реальных персонажей. Шалев приводит нас в Пещеру праотцев (Меарат ха-махпела) в Хевроне, где мы встречаем праотца Яакова, просыпающегося из-за того, что скучает по своей Рахели. Если помните, Лея была первой женой Яакова, хотя он всегда был влюблен в Рахель. Известны и обстоятельства этого танахического надувательства, и то, как Яаков был вынужден отработать за Рахель еще 7 лет, которые из-за большой любви пролетели для него как несколько дней (כימים אחדים, именно так называется другой роман Шалева). Это одна из самых красивых танахических историй любви.
- Но это события, о которых нам известно из первоисточника. А куда ведет нас в своей фантазии Меир Шалев?
- Рахель, как мы знаем, похоронена не в Пещере праотцев, а в Бейт-Лехеме. Поэтому Яаков направляется туда. Но тут просыпается Лея, которая похоронена рядом с Яаковом, и мрачно интересуется, куда собрался ее законный муж. А потом приходят в себя и его родители - дед с бабкой. Ведь в Пещере находятся три праматери и три праотца - Авраам, Ицхак и Яаков, а также Сара, Ривка и Лея.
- Могу предположить, что далее начинаются разборки, с которыми сталкивается каждая еврейская семья, когда несколько поколений собираются за одним столом?
- А как же без этого. В этой пещере смешалось все - еврейский юмор, старые счеты, переживания и грусть. И Яаков должен решить, что для него важнее - любовь или семья. Я, разумеется, не стану говорить, какой выбор делает для себя наш праотец. Лишь скажу, что финал неожиданный и острый. Уверен, что найдутся те, кто будет удивлен этой развязкой. Но Меир решил потрясти своих зрителей. Как в любой сатире, он говорит прямо: этот смех - он и про нас, и слезы - тоже за наш счет. Помните, монолог Городничего в "Ревизоре": "Над кем смеетесь? Над собой смеетесь". Вот так и здесь.
- Как так случилось, что Меир Шалев решился на написание пьесы, да еще специально для "Гешера"?
- Идея, надо признаться, была моя. Я предложил это в одной из наших встреч, где-то за год до его смерти. Сказал, если понравилась адаптация "Голубя и мальчика" и есть любовь к театру, - так почему бы и нет?
- Это было еще до того, как Шалев узнал о своем страшном диагнозе?
- Тогда он еще не знал. Но все произошло очень быстро.
- А как это - работать с классиком?
- Рабочий процесс был необычным. Шалев набрасывал черновик, у меня возникали поправки. И тогда меня мучал вопрос: каким образом я скажу об этом Меиру Шалеву?
- И как же?
- Мы сделали это, потому что это был самый достойный и правильный путь - не дать его недугу помешать работе, не играть со смертью в поддавки. И мы работали - интенсивно, плотно, много смеялись в процессе - так продолжалось вплоть до нашей последней встречи. Шалев покинул нас, абсолютно осознавая то, что с ним происходит. Он воспринимал неизбежность смерти очень зрело. И атеистично, если так можно сказать. Это был очень достойный уход. Могу сказать больше: всю свою жизнь Меир Шалев учил нас, как жить. Своей смертью он научил нас, как умирать.
- Но он полностью успел завершить работу над пьесой?
- Он закончил работу и успел завершить несколько редакций. Но постановка - это всегда процесс, и некоторые вещи приходится менять на ходу. Так произошло и на этот раз. О чем-то мы успели проконсультироваться с Меиром, о чем-то - уже нет. Но перед смертью он поручил мне завершить работу, что я с большим уважением сделал.
- Могу себе только представить волнение в театре перед премьерой…
- Да, это очень важный для "Гешера" проект, созданный человеком, к которому в театре относятся с восхищением и преклоняются перед ним. Семья Меира, разумеется, придет на премьеру. Еще за несколько дней до его смерти мы разговаривали и шутили: "Неужели нам придется сыграть премьеру без тебя? Ничего, ты услышишь аплодисменты, где бы ни находился".
- Надеюсь, что так и случится…
- Если честно, мне кажется, что по-настоящему я осознаю, что Меира с нами больше нет, только после выхода спектакля. Тогда придется понять, что все мы потеряли великого писателя, но лично я потерял друга, наставника, человека, на которого всегда смотрел снизу вверх и впитывал каждое сказанное им слово. Один из самых значимых подарков, которые он подарил мне в свое время, была цитата для моей книги "Души". На ее обложке написано так: "Почему не я придумал эту историю? Может быть, в следующей жизни. Меир Шалев".