Очень трудно говорить под запись с человеком, с которым ты много лет общаешься неформально. Кроме того, не скрою, я очень люблю Андрея Макаревича. Он сам считает, что если "любить", то нельзя сказать, за что. Но я точно знаю. За слог и дух, за полное отсутствие пафоса и будничное мужество называть вещи своими именами. За то, как он смотрит на свою жену. За всех котов, собак и рыб, нарисованных им.
Сейчас Андрей Макаревич находится в Израиле, недавно у него и его жены Эйнат Кляйн родился сын, которого назвали Эйтаном.
- Не так давно твоя жена Эйнат написала в своем фейсбуке, что в ее жизни с появлением ребенка возникло три новых страха: чтобы он не подавился, чтобы он не захлебнулся и чтобы он хорошо спал. Она на новенького, а какие вызовы принес Эйтан своему папе, ты ведь уже опытный отец?
- Прошлый опыт был давно, так что всё как впервые. Он сейчас такой маленький, что я боюсь его взять в руки, вдруг там что-нибудь сломается. Хотя он по всем параметрам в порядке.
- Когда и горе, и радость одновременно – частная огромная радость семьи и тяжкое огромное горе войны, - эти эмоции можно упорядочить? Архитектурно или как еще, инструментов у тебя полно.
- Архитектура - это как раз та штука, в которой все намешано, поэтому ничего распределять я не собираюсь.
- А как со всем этим жить? Что делать?
- Надо делать то, что ты в состоянии делать. Если совсем грубо: можешь облегчить положение беженцев, значит, этим надо заниматься. Если ты не можешь сегодня взять и остановить войну, то не надо завывать и рвать на себе остатки волос, как это сейчас делают многие журналисты и от чего меня уже просто тошнит во все стороны. Это очень любительская попытка сохранить себя в профессии. Трансляция своих хреновых эмоций – не вполне журналистский прием.
- Сейчас столько творческого народа поуезжало из родных мест, что все чаще возникает вопрос некой надтерриториальной общности, не знаю, ассоциации "Международная Россия". И миру надо как-то переварить такое количество эмигрантов. Модель жизнеспособна, как ты думаешь?
- Если такое может возникнуть, то скорее в области бизнеса. Потому что люди в сфере искусства, как правило, всегда сами по себе. В стаи собираются только дураки, как пел Окуджава. И со своими трудностями каждому придется справляться в одиночку. Хотя я все-таки надеюсь, что это безумие скоро закончится - и многие вернутся.
- А вот ты сам достаточно спокойно воспринимаешь пристальное недоброжелательное внимание к себе в основном со стороны политических противников. И это началось не вчера. На это можно плюнуть?
- Ну, стараюсь. Это же происходит десятый раз подряд, причем у них не хватает фантазии придумать что-то принципиально другое. "Макаревич опять оскорбил россиян" - дальше этой фразы они обычно не идут. И я им всякий раз вежливо пытаюсь объяснить: ребята, я не россиян оскорбил, я говорю конкретно о вас, мудаках. Зря вы думаете, что вы – вся Россия.
- Извини, но история с распылением газа на твоем концерте – это уже "идут дальше".
- Ну, хорошо, это было года три назад (в 2014-м. - Прим. Н. Б.).
- Ну, а где дно?
- Да нет никакого дна. Кто его видел?
- Я. В Аушвице.
-Я не удивлюсь, если человечество придумает что-нибудь похлеще.
- Для меня главный символ твоего "не стоит прогибаться под изменчивый мир" - Регина Йонас, ставшая первой женщиной-раввином в нацистской Германии в 1935 году. И дело свое она делала вплоть до собственной гибели в том же Аушвице в 1942 году. Не прогибаться до такой степени – нормально?
- Если она настоящий раввин, настоящий священник, то это нормально: она исполняет свой долг до последнего.
- Тогда вспомни оркестр, игравший до последней минуты на палубе "Титаника". Эти артисты тоже исполняли свой долг до последнего.
- Существует масса посредственных священников. И масса посредственных артистов. Но если мы говорим о лучших, сравнение допустимо.
- А ответственность перед своим зрителем у тебя есть? Они тебя слушают, для кого-то это даже не песни, а заповеди…
- Нет. У меня есть ответственность за то, что делаю я. Я отвечаю за каждое свое слово и за каждую свою ноту. Как ее поняли Коля, Ваня или Вася – я не нанялся ее им расшифровывать, пусть сами думают.
- Ты себя чувствуешь израильтянином?
- Пока мне очень мешает слабое владение языком. Я поздно взялся за его изучение. Взялся бы я лет двадцать назад, я бы уже легко и свободно говорил. А это очень важная, может быть, даже первая вещь для изучения страны.
- Твои стихи переводили на иврит? Тебе нравится? Хотя бы - как это звучит?
- Что-то да, что-то нет, но одного звучания недостаточно. Чтобы оценить качество перевода, нужно очень хорошо знать язык.
Как-то для одного проекта мне нужно было несколько своих стихов перевести на английский. Я попросил Юза Алешковского, и он мне посоветовал одну даму из Канады. Она перевела несколько стихотворений. Но верлибром. Я Юзу говорю: классно, но я вообще-то тщательно работал над каждой рифмой. Он отвечает: мой дорогой, в Америке уже 50 лет никто в рифму не пишет.
Одна американская переводчица мне призналась, что культовый у нас Курт Воннегут в оригинале сильно проигрывает. Перевод Риты Райт-Ковалевой его сильно украсил. Я читал потом в оригинале, и честно тебе скажу, в чем-то, может быть, она и права…
- А поймет ли ивритоязычный читатель, скажем, книгу "Сам овца"?
- Шукшин в предсмертном практически интервью объяснил, что искусство – это не про что, а – как.
- А какие планы на будущее Эйтана?
- Он будет, безусловно, двуязычным. Жена уже выяснила технологию и последовательность. Он начнет с русского языка дома, к трем-четырем годам будет говорить по-русски, а в четыре в него иврит войдет быстро и без напряжения.
- А как развивается ваш с Эйнат винный проект?
- У нас в мае ожидается презентация нашего второго вина – "Четыре кота", первый был "Три кота". В этом будет четыре составляющих бленда. Мне кажется, это будет более интересно, чем предыдущее. Рассказывать про вино – это как танцевать про архитектуру. Но если первое тебе понравилось, то второе понравится еще больше.
- Разные поколения рождают разные вкусы. Тебе нравится рэп?
- Нет. Не то что не нравится. От хорошего джаза у меня мурашки по спине бегут, а с рэпом этого не происходит физиологически. Я могу умом отличить рэп хороший от рэпа слабого. Но исключительно умом и каким-то багажом своей профессии.
- А химически чистая поэзия без музыки имеет право на существование? Ты в последнее время пропагандируешь творчество действительно замечательного поэта Александра Кабанова.
- Поэзия вещь абсолютно самодостаточная. Никакой музыки она не требует. И будь проклят идиот, который пытается из хорошего стиха сделать песню. Кабанов сегодня однозначно на первом месте в поэзии. А на втором уже очень и очень много людей.
- Твой дом, где бы он ни был, - какие его главные символы?
- Я страшный барахольщик. У меня дом переполнен всякими вещицами, которые мне необходимы, чтобы, отталкиваясь от них, что-то делать. Это масса книг, репродукции, какие-то старинные медяшки, старинное стекло, старинные часы. Непосвященный подумает, что он зашел в антикварную лавку. А это действительно то, что мне прежде всего позволяет изучать эстетику разных времен, потому что вот такие вещи как раз лучшие ее носители… И они меня очень греют. Я внутри них себя чувствую замечательно. Вот по ним я в отъезде страшно скучаю, честно скажу.
- А уезжая из дома, что ты положишь в свой идеальный дорожный чемодан?
- Все зависит от того, собираешься ли ты вернуться и на сколько ты едешь. У меня, например, для гастролей лежал чемодан, собранный на два дня, на четыре дня или на шесть дней. Если это поездка, связанная с какой-то специальной деятельностью – джунгли, погружение в океан, - то берешь снаряжение, которое надо тщательно проверить и не брать ничего лишнего. А если ты едешь куда-то неизвестно на сколько, наверное, лучше не брать ничего, кроме зубной щетки и смены белья. Потому что ты никогда не угадаешь…
- А у тебя есть тайная идея, как обустроить Израиль – как у всякого уважающего себя репатрианта?
- Нет. Я не Солженицын, и я с большим сомнением относился к тезисам, как нам обустроить Россию, что-то не очень он ее обустроил. Не надо брать на себя больше, чем ты можешь. Я вообще не собираюсь обустраивать мир. Мне бы его понять и изучить. Тем более Израиль, который для меня пока страна все-таки новая. Я лучше своим делом займусь.
- Очень многие люди сегодня ссорятся насмерть из-за происходящих событий. Другие, наоборот, считают, что мир не стоит человеческих отношений. А ты?
- Со старым другом детства мы просто не касались определенных тем, и в массе других вопросов у нас полное совпадение, он тоже художник. Но когда началась война и он ее поддержал, я его стер отовсюду. Есть какая-то грань, за которой уже не получается. Теперь он для меня просто не существует.
- Ты счастливый человек?
- Если бы не эта история с Украиной, я был бы абсолютно счастливый. Это сильно омрачает существование.