Война Судного дня: как мы сами у себя украли победу
Эту войну принято вспоминать в Израиле как пример жестокого провала. Но так ли это?
В Судный день, 6 октября 1973 года, в два часа дня, одновременным наступлением египетских войск с юга и сирийских с севера началась самая тяжелая и кровопролитная война Израиля.
Ни об одной израильской войне не написано, не сказано, не снято столько, сколько об этой. И почти в каждую годовщину, в канун Судного дня (даты у нас отмечаются по еврейскому календарю), появляются новые публикации, свидетельства, подробности. Не станет исключением и нынешняя.
А если честно и сразу – о том, как и почему мы сами у себя украли победу.
Войну Судного дня принято вспоминать в Израиле как пример жестокого провала. Она – вечный повод для самобичевания, раскаяния и скорби. На нее навсегда наклеен негативный исторический ярлык.
Она действительно начиналась крайне неудачно для Израиля. И для людей, переживших ее, потерявших родных и друзей, искалеченных, побывавших в плену – египетском и самом страшном, сирийском, эта рана никогда не затянется. Есть основания для скорби и материал для разбора ошибок.
Но это была война. Которую не мы начали. А если бы начали мы, как планировалось, упреждающим ударом, не было бы тех первых страшных дней, которые только и вспоминают теперь в рассказах о ней. А на войне как на войне – солнце не всегда на твоей стороне. Вынесем за скобки сегодняшнюю победную истерию в России, но что было бы с самосознанием советских людей, и в том числе ветеранов Великой Отечественной, одолевших Гитлера страшной ценой, если бы при упоминании о ней вспоминали бы только хаос и драп 1941-го, а не торжество 1945-го?
С Войной Судного дня мы поступаем именно так. Историческая правда, национальная гордость, уважение к памяти павших и к вкладу сражавшихся на ней требуют восстановления справедливости. Это была великая победа Израиля, тем более ценная, чем труднее она досталась. Пора провести работу над ошибками в отношении ее. На этот раз – не ошибками, допущенными в самой Войне Судного дня, чем постоянно занимаются израильское общественное мнение, наука и СМИ, а ошибочным отношением к ней.
Можно сколько угодно смеяться над особенностями арабской пропаганды. Над ежегодными парадами в Каире в честь "победы" в "Октябрьской войне", которая закончилась по требованию Совбеза ООН после окружения 3-й египетской армии, когда израильские войска стояли в 80 километрах от того самого Каира. Или музеем героической обороны Кунейтры с диорамами, сооруженными советскими музейными специалистами, где проходили уроки патриотического воспитания поколения сирийских школьников. Той самой Кунейтры, откуда доблестные защитники драпали без всякого сопротивления, пустив израильтян к Дамаску на расстояние танкового выстрела. Но если израильтяне – противники египтян и сирийцев в той войне – не считают себя в ней победителями, значит, арабы вполне могут присвоить эту бесхозную победу себе.
В короткой истории Израиля было немало войн – и официальных, и скромно называемых военными операциями, но исключительно мало признанных побед. Министр обороны Израиля, тоже озабоченный этой проблемой, которую он признает важнейшей для национального духа, выступая на недавнем Всемирном антитеррористическом форуме в Герцлии, назвал только одну – в Шестидневной войне. Наша гипертрофированная, самоедская скромность нас погубит.
Израиль не проиграл ни одной войны, иначе его бы уже не было. Но во всех выигранных войнах мы находим основания не признавать своей победы. Войну за независимость списываем на недоразумение. По поводу Первой ливанской – первой современной войне, на которой учился воевать в новых условиях весь мир, – вспоминаем только Сабру и Шатилу и посыпаем голову пеплом. Даже в такой очевидной победе, которая одержана в Шестидневной, нашли повод для скорби – это тогда мы захватили территории, которые нам так мешают, и оккупированную иорданцами часть Иерусалима с Храмовой горой – вечное яблоко раздора.
А Война Судного дня – вообще классический пример отказа от победы, уже одержанной. Победа – важнейший фактор национального самосознания и подъема национального духа. Пренебрегать им – непростительная растрата достояния нации. Надо разобраться, почему это раз за разом происходит с нами, и вернуть утраченное. А в следующей войне – победить так, чтобы ни у кого не осталось сомнений в этом. И прежде всего у нас самих.
Бывший глава аналитического отдела АМАНа Йоси Купервайсер: уроки нужно извлекать и из побед
– Кто победил в Войне Судного дня?
– Конечно, Израиль. Какие могут быть сомнения?
– Почему же в израильском обществе эта война вызывает только скорбь, горечь и смакование ошибок?
– Потому что победа в ней досталась нам очень высокой ценой. 2552 погибших – такого урона Израиль до той поры не переживал, и я очень надеюсь, ему подобного больше не придется пережить. Но шок был двойной – и от потерь, и от того, что нас застали «со спущенными штанами». Страшный удар по самолюбию.
– Проспали?
– Это было бы слишком просто. Конечно, в армии знали о предстоящем нападении. Только ждали его в шесть вечера, а арабы напали в два часа дня. Правда, военная разведка АМАН не считала угрозу реальной.
– Ваше родное ведомство…
– Ну, тогда я еще знать не знал, что буду иметь к нему какое-то отношение. Служил в бригаде НАХАЛ, проходил курс младших офицеров. Нас потом направили на Голаны, но мы там, по правде, ничего толком не сделали. Так что речь вообще не обо мне. А о самоощущении в армии. Ну, и в обществе по отношению к армии, которая пятью годами раньше одержала блестящую победу в Шестидневной войне. С теми же противниками.
– Которые на этот раз оказались хитрее?
– И это не совсем так. В ЦАХАЛе знали, что арабы нападут и как сорвать им атаку. Но политическое руководство не могло решиться на упреждающий удар, опасаясь осуждения мирового сообщества, а армейское командование не настояло. Споры о необходимости превентивного удара затянулись до тех пор, пока не стало поздно. Видимо, в генштабе и правительстве надеялись, что армия справится и так.
– На каком основании?
– В армии и обществе была эйфория после Шестидневной войны. Мы считали себя непобедимыми, а противника – никаким. Но вот началась эта война, и в ряде случаев получалось вовсе не то, что ожидалось. Оказывается, мы не такие крутые, какими сами себя считали? Это было большим потрясением, чем само арабское нападение при всей его относительной внезапности. Вот такая разница между самомнением и реальностью.
– В армии или в обществе?
– И там, и там, но по разным причинам. Общество не знает и не должно знать о планах армии, к чему и как готовятся военные. Но в армии должны знать, кто что будет делать в случае войны, и в том числе – как поведет себя противник, какие будут его действия и цели. И с этим – пониманием логики и намерений другой стороны – было совсем плохо.
Ни в армии, ни в правительстве не знали, например, чего хочет Садат. Что он в той войне даже не ставил задачу вернуть Синай, а хотел всего лишь отвоевать берег Суэцкого канала. Если бы мы понимали это, наши планы обороны и действия были бы другими.
Потребовалось время не только для того, чтобы собрать силы, но и для понимания ситуации. Когда это произошло, мы вернули себе инициативу – и ход войны изменился. Прорывы на юге, захват Кунейтры на севере не оставили арабам никаких шансов. Садат признавался позже, что итоги войны для Египта – и стратегические, и экономические – оказались нулевыми.
– Тем не менее в Египте до сих пор отмечают парадами годовщины "победы" в "Октябрьской войне", а мы лишь скорбим. Разве это не отражается на «силе сдерживания», ради достижения которой Израиль и воюет?
– Надо извлекать уроки не только из военных неудач, но и из побед. Война Судного дня показала, что сила сдерживания никогда не достигается окончательно. Мы находились в плену концепции, что победой в Шестидневной войне обеспечили себе гарантию от желания арабов воевать с нами. Но войны возникают не только тогда, когда у врага появляется достаточно сил, чтобы одолеть противника. Иногда желание воевать настолько сильно, что оно заставляет пренебречь логикой и реальным соотношением сил. Это и произошло в 1973 году, что стало для нас неожиданностью. Мы плохо выучили урок Шестидневной – и получили Вой¬ну Судного дня, которая нам обошлась чрезмерно дорого.
– А из нее извлекли уроки?
– Я надеюсь, что да. В отношении военной разведки знаю точно: уровень АМАНа до той войны и после – день и ночь.
– Как в армии изучают Войну Судного дня – как победную?
– Безусловно.
– А почему в обществе господствуют совершенно иные оценки?
– Вы же меня интервьюируете как военного? А для ответа на этот вопрос вам нужен специалист другого профиля.
Востоковед д-р Мордехай Кейдар: "Мы не привыкли побеждать, а победив – признаваться в победе"
– Годовщины двух крупнейших войн в своей истории израильтяне отмечают по-разному: одной гордятся, другой стыдятся. Почему так?
– Потому что так принято. Но в военном отношении Война Судного дня была даже более успешной, чем Шестидневная.
– Не преувеличиваете?
– Нисколько. Хотя это действительно может показаться странным. В обществе на самом деле укоренилось диаметрально разное восприятие обеих войн: Шестидневная ассоциируется с однозначной победой, Судного дня – с разочарованием.
– Прежде всего разочарованием в ЦАХАЛе, действия которого во время Шестидневной войны считаются идеальными, а в Войне Судного дня – провальными.
– И совершенно несправедливо. В 1967 году наше положение было заведомо выигрышным. Война назревала постепенно, у ЦАХАЛа было время к ней подготовиться. Тогда нам удалось ошарашить арабов. В 1973-м все было наоборот – арабы смогли застать врасплох нас. Исход Шестидневной войны был предрешен неожиданным превентивным ударом. Когда ВВС ЦАХАЛа уничтожили авиацию противника, он стратегически перестал существовать. Это, конечно, надо было точно спланировать и так безупречно провести, как наши летчики смогли сделать. Но воевать при полном господстве в воздухе с армиями, оставшимися без ВВС, – не большая мудрость. Войну выиграла в основном авиация. Та победа нам досталась довольно легко.
В Войне Судного дня преимущество первого удара было на стороне Египта и Сирии. Однако ЦАХАЛ не только сумел оправиться после потрясения начального этапа, но и в течение нескольких дней добиться перелома. Именно в этой войне в полной мере проявилась вся сила нашей армии – мужество и выучка солдат и офицеров, талант военачальников, боевой дух израильтян. Там происходило противостояние на обоих фронтах с сильным противником, это был настоящий экзамен для ЦАХАЛа, и Армия обороны Израиля его выдержала с честью. Свидетельство тому и отдельные бои, операции, обходные маневры и прорывы, и то, как война завершилась.
– Но, очевидно, провал первых дней был слишком большим потрясением, чтобы его забыть после того, как все закончилось благополучно?
– Тот провал – на совести прежде всего военной разведки АМАН, а вернее – ее начальника Эли Заиры. Я служил тогда в подразделении радиоразведки 848 (теперь это знаменитая часть 8200), и мы заранее знали о том, что война будет. Точные сведения о ее начале легли мне на стол почти за сутки, точнее – за 23 часа. Я передал их своему непосредственному командиру, а он – своему, Эли Заире. Но тот им не поверил и не довел до правительства. Впоследствии командир нашей части Йоэль Бен-Порат говорил, что если бы он знал, что то донесение застрянет в Кирие (военной базе в Тель-Авиве, где располагается генштаб. – В. Б.), сам бы пошел к Голде, сообщил ей о предупреждении и сумел убедить, что оно достоверно.
– Разве можно военному обращаться к премьер-министру через голову своего начальника?
– Это не принято, но я его знаю, он мог это сделать, и сделал бы, если б знал. Вот настолько все висело на волоске. Вот там был провал, и он привел к трагическим последствиям в первые дни войны. Однако войны оцениваются не тем, как начинаются, а чем заканчиваются.
Соглашение о прекращении огня с Египтом мы подписали в 101 километре от Каира, когда между нами и египетской столицей не было войск, способных оказать нам сопротивление, а на севере мы остановились, держа на прицеле Дамаск. По всем военным канонам, это победа. И она тем более убедительна, что война начиналась в крайне неблагоприятной для нас ситуации.
– Почему же израильтяне Войну Судного дня не считают победной?
– Потому что мы не привыкли побеждать, мы привыкли скорбеть и плакать. Это наш национальный стиль.
– По поводу Шестидневной войны ведь нет сомнений, хотя и там были и страхи, и жертвы...
– Там было все слишком очевидно. Прямая ассоциация с Давидом и Голиафом. И военные успехи, и огромные завоеванные территории, по поводу которых сейчас многие так скорбят. В Войне Судного дня, в отличие от Шестидневной, Израиль не расширил свои границы – разве что вернулся на прежние. А людей потерял, шок пережил. Военные аналитики способны оценить произошедшее, но в гражданском обществе иные критерии. Здесь верят сказкам, эмоциональным интерпретациям, тому, о чем постоянно говорят, что видят и слышат у соседей, собственным переживаниям... Эта война коснулась слишком многих – погибшие, раненые, искалеченные, пленные... Личная беда заслоняет общие успехи.
– Однако за сорок с лишним лет можно было осмыслить и переоценить произошедшее тогда. Почему этого не случилось?
– А с какой стати? СМИ остались теми же, тон в них задают те же люди, и такие же приходят им на смену. Те же капитулянтские идеи, те же химеры внушаются обществу, и оно продолжает усваивать те же стереотипы. Мы не хотим побеждать, а когда приходится – стараемся не признавать свои победы. Это же так некрасиво – побеждать наших бедных соседей! Это их так обижает! Они рассердятся, они не будут нас любить! Мы же хотим, чтобы нас любили? Надо им обязательно отдать то, что мы когда-то так неосторожно отняли. Вот тогда нас обязательно полюбят. И потому каждую годовщину Войны Судного дня мы будем плакать и скорбеть, чтобы, не дай Бог, не показать соседям, чьей любви мы так усиленно ищем, а заодно и самим себе, что мы тогда победили, лучше показать, что обделались.
– Вы говорите о диктате СМИ в нашем демократическом обществе?
– А вы о нем не знаете? И это не только у нас, так во всем мире. Не только в СМИ, но и в культуре, академическом истеблишменте культивируется эта идеология, и она ими навязывается обществу. Потому в центре внимания всегда наши внутренние еврейские войны – между правыми и левыми, религиозными и антирелигиозными, поселенцами и тельавивцами. Важнее проблем нет. Тут не до победы над врагами, которые действительно нам угрожают. Враг опасен, пока он не побежден, а он не будет побежден, пока мы сами страшимся победы над ним.
Слезы победителя
Открывок из повести Владимира Фромера "Щит Давида" о начальнике генштаба ЦАХАЛа Давиде (Дадо) Элазаре
Не ошибки, а достижения являются мерилом человеческих свершений во всех сферах деятельности. Были и у Дадо просчеты, но в целом Войну Судного дня он провел на высоком профессиональном уровне.
Выдержав первый удар, израильское командование перехватило инициативу, навязало арабам молниеносную войну и блестяще выиграло ее. Говорят, победителей не судят. Может быть, где-то и не судят. Но не в Израиле. В Древнем Риме Дадо удостоился бы триумфа. В Израиле же голоса, требующие головы главнокомандующего, стали раздаваться, как только смолкли пушки.
Вспоминает Рафаэль Эйтан:
"Когда начальник генштаба Дадо вызвал меня 29 октября в Тель-Авив, я себе и представить не мог, какова цель вызова. Дадо поздравил меня с генеральским званием и не скупился на похвалу:
– Ты достоин этого, ты воевал, как никто...
Я уже собирался выйти, но заметил, что Дадо хочет добавить что-то и все колеблется. Он молча смотрел мне в глаза и вдруг начал изливать все, что накопилось у него на сердце:
– Поверь мне, я сделал все, что в человеческих силах, в этой войне. Но чувствую, что меня обвинят в грехах, провалах и просчетах, к которым я не имел никакого отношения. Большие беды ждут меня... Я знаю...
Я сидел в полной растерянности, так как довольно беспомощен в этом деле – не очень-то умею выражать сочувствие в час беды. И потому я окончательно растерялся, когда Дадо заплакал. Это была одна из самых тяжелых ситуаций, в которые я когда-либо попадал".
Большие беды обрушились на Дадо... Каждый день средства массовой информации обвиняли Давида Элазара во всех мыслимых грехах. "Просчет!" – трубили газеты о величайшей победе израильского оружия. Растерянный, уставший, сбитый с толку народ принял эту версию. Израильские солдаты, оказывается, погибли не из-за того, что сражались за родину. И не потому, что не бывает войны без жертв. Они погибли из-за просчета. В их гибели, оказывается, виновны Давид Элазар, Моше Даян, Шмуэль Гонен и т. д. Дело дошло до того, что когда командиры приходили навестить родителей своих павших солдат, их и на порог не пускали.
Давид Элазар, завершив службу в армии, стал председателем совета директоров судоходной компании ЦИМ. Нападки в печати, несправедливые выводы комиссии Аграната, созданной правительством для успокоения взбудораженного общественного мнения, неприязненное отношение родителей павших солдат – все это и многое другое тяжело отразилось на душевном состоянии бывшего главнокомандующего. Он не утратил природной жизнерадостности, не стал мизантропом. Загнал боль внутрь, где она пульсировала в области сердца, как жилка на виске... И сердце, выдержавшее неимоверное напряжение войны, вдруг остановилось. Давид Элазар умер, купаясь в бассейне, 16 апреля 1976 года. Он никогда ничем не болел. И было ему немногим более пятидесяти лет.
Публикуется с незначительными сокращениями. Полный текст - в приложении "Окна" к газете "Вести"
