Как был опубликован "Бабий Яр". Владимир Бейдер вспоминает Евгения Евтушенко
Если бы существовало звание Праведника мира не только для тех, кто спасал евреев в годы Холокоста, Евтушенко был бы первым, кому полагалось оно в годы намеренного забвения
К Евтушенко даже в моем поколении, не говоря о тех, кто уже не застал его оглушительной славы, принято было относиться с некоторой иронией - примерно так, как он изображен в штуковатом сериале "Таинственная страсть" по Аксенову, благодаря которому многие вообще вспомнили, а то и узнали о существовании этого поэта. Он и сам, что говорить, некоторыми своими стихами, да и поступками давал основания для подобного к себе отношения.
Евтушенко не было еще и тридцати, когда он - молодой, успешный, обласканный властью, выездной, печатаемый миллионными тиражами, популярный, как поп-звезда, любимый публикой и женщинами особенно, - написал "Бабий Яр", прекрасно сознавая, чего ему это может стоить. Всего. Вот буквально всего этого. Один взмах начальственной руки - и все бы кончилось. По тем временам - абсолютно реальная перспектива.
Он был первым, кто прорвал плотину забвения и долгое время оставался единственным в этой зияющей бреши.
Я помню, как папа пришел домой с тем номером "Литературной газеты" и, стоя посреди комнаты, читал нам с мамой "Бабий Яр" - сам поэт, он умел декламировать стихи, сам еврейский поэт, он выпевал каждую строку рвущимся сердцем.
Умер Евгений Евтушенко, автор "Бабьего Яра" и друг Израиля
Мне было десять. Я уже знал тогда, что мы евреи и что нас за это не любят - какие-то плохие мальчишки на улице, называвшие меня жидом, когда я еще не знал, что это такое, и что надо с этим жить, но говорить об этом нельзя - вокруг другие, и им на это плевать. Но о Бабьем Яре, о Дрейфусе, о погромах, об Анне Франк я впервые узнал из стихотворения неведомого мне до той поры поэта с украинской, как у большинства наших соседей, фамилией - Евтушенко.
Сколько было таких, как я, тогда и потом, которым он открыл глаза, сколько было таких, как наши соседи, которым он бросил в лицо эту правду, неизвестную даже мне, еврейскому мальчику из украинского городка? Если бы существовало звание Праведника мира не только для тех, кто спасал евреев в годы Холокоста, Евтушенко был бы первым, кому полагалось оно в годы намеренного забвения. Такого звания нет, но осознание хотя бы быть должно.
Десять лет назад я брал у него интервью в Иерусалиме, в гостинице "Царь Давид", для своей программы "Персона". С трепетом, конечно, что интервьюеру обычно вредит.
На выезде, вне студии, снимала, как правило, бригада 2-го канала, то есть - объясняю для нездешних - общеизраильского, не "русского", на базе которого тогда выпускалась "Персона". Когда Евгений Александрович стал читать свои стихи - в свойственной ему манере, с несколько излишней для поэта артистичностью, - оператор Дани, всегда относившийся к моим русскоязычным собеседникам с подчеркнутой отстраненностью, чтобы не сказать равнодушием, которое я принимал за высокомерие, и потому его не любил, в паузе прошептал мне на ухо: "Это что - Евтушенко?" Он знал! Он узнал его!
И я почему-то возгордился - даже им. Всеми нами. Мы помним! Мы ему должны.
Здесь помещаю фрагмент из той программы - о том, как "Бабий Яр" стал симфонией Шостаковича, и о том, что это стихотворение было Поступком не только Евтушенко. Решение о публикации главный редактор "Литературной газеты" Валерий Косолапов принимал на семейном совете.
"Все будет в порядке, - сказала жена главреда, выйдя из кабинета мужа, мятущемуся поэту. - Мы решили быть уволенными".
Так и вышло. "Бабий Яр" опубликовали. "Их" уволили.
Публикуется с любезного соглашения автора
