История любви Исаака Башевиса-Зингера: великий писатель бросил жену и сына
Лауреат Нобелевской премии по литературе, великий еврейский писатель Исаак Башевис-Зингер, который так много писал для детей, к своему родному сыну особой любви не проявлял. Это доказывает недавно опубликованная переписка с женой и сыном
Исаак Зингер родился в маленькой деревне Леончин под Варшавой. Мальчик очень любил читать, а в 21 год выпустил свой первый рассказ "В старости".
В 22 года на варшавском литературном кружке он знакомится с дочерью раввина Роней. Она воспитывалась в польской школе и была сторонницей коммунизма. Позже в своей автобиографии Башевис-Зингер писал: "Не мой тип, никогда. Связь с такой женщиной была безумием. Быть отцом ее ребенка - тем более". Но случилась нежелательная беременность, и в 1929 году родился их единственный сын. Башевис-Зингер недвусмысленно описал это время: "Восемь лет страданий". В это же время Зингер начал продвигаться по карьерной лестнице, став заместителем редактора журнала "Глобус" в Варшаве. И тогда же Исаак принимает решение покинуть Польшу.
Он сложил в два чемодана одежду и рукописи, попрощался с друзьями, матерью Бат-Шевой, младшим братом Мойше и женой Рахелью (Роней) Шапиро, успевшей родить ему сына. Сына они звали Гиги (в будущем - известный израильский журналист Исраэль Замир).
Его не провожали на станцию: он сам отказался от этой идеи. Через много лет его сын писал: "Он сказал мне: "Гиги, я больше тебя не увижу. Будь хорошим мальчиком".
19 апреля 1935 года будущий лауреат Нобелевской премии Исаак Башевис-Зингер приплыл на пароходе из Шербура в Америку с 50 долларами в кармане. В день отплытия был опубликован его роман "Сатана в Горае", однако оставалось еще 18 лет до момента, когда он обрел настоящую популярность.
В одном из своих первых писем жене он писал: "Дорогая Роня, отвечаю с опозданием, были причины. Очень хочу, чтобы ты приехала в Нью-Йорк, но шансы помочь тебе мизерны. Я выяснял по поводу возможности послать тебе билет на пароход, но ответа не получил. Пошлю денег, когда появятся, пока нет. Думаю, в будущем лучше не будет. Хотелось бы, чтобы ты приехала с нашим малышом. Возможно ли это? Пока я должен ожидать 3,5 года до получения гражданства, до того не смогу пригласить вас. Проблема в консульской визе - матери с ребенком получить ее почти невозможно".
Она же писала ему в ответ.
"Почти три недели не получала от тебя ни слова. Мне кажется, мои письма кристально ясны: когда находишься далеко, нельзя знать, что творится на другой стороне, и письмо - единственный способ информировать. Я понимаю, что тебе трудно зарабатывать, поэтому ты ничего не присылаешь, но написать-то можно! Я спрашивала тебя в письмах не только как мужа, но как друга, писателя, ты молчишь. Что происходит? Может, ты болен? Твое молчание можно истолковывать по-разному. В чем причина, Изя? Может, я не достойна того, чтобы получать каждую неделю весточку?"
В 1938 году Роня с Гиги приезжают в подмандатную Палестину, и она продолжает писать письма Башевису-Зингеру.
Он объяснял, что нельзя вернуть время вспять: "Дорогая Роня, мне нелегко дать ответы. Мы расстались, прошли годы, для таких, как мы, это много. Гиги - плод нашей любви, я больше детей не хочу. В конце концов, это не позор, как не позор то, что я делаю в Америке. Литература на идише - это плохой бизнес, и, боюсь, с годами будет еще хуже. Прежде всего, плохо молодым, которые пытаются удовлетворить вкусы еврейских богачей. Надеюсь, лучшие времена настанут. Я сделаю карьеру, начну зарабатывать. То, что ты на Земле Израиля, это чудо, означающее, что мы должны жить порознь. Надеюсь когда-нибудь тебя увидеть. Есть у меня странный недостаток: я могу влюбиться и сразу остыть".
Но сам писатель так никогда и не побывал в Израиле, а Роня так и не съездила в США. Они больше не встретились. "Были случаи, когда она предлагала переводить его книги, а он отвечал, что говорить не о чем. Зато он позволил сыну переводить написанное им.
С годами его сын пытался связаться с отцом. В одном из писем Башевиса-Зингера сказано: "Дорогой и любимый сын, спасибо за письмо. Мне радостно, что ты говоришь, пишешь и читаешь на иврите. Когда я уехал, тебе было пять, сейчас - четырнадцать, я очень скучаю, хочу поговорить, посмеяться. Мой любимый, единственный сын, душа моя..."
С одной стороны, Гиги тосковал по отцу, много лет он получал от него письма. Потом он услышал, каким тот был в молодости, и стал его стесняться. От матери он узнал, что Исаак не посылал денег, не приезжал повидаться. Но все-таки он полетел в США, чтобы встретиться со своим отцом. Тоска оставалась всегда.